В стародавние времена за семью лесами, будто черное пятно на белом снегу, сказывают, жил коварный и злой хан. И была у того хана странная привычка — брить голову наголо. И для этого дела каждую неделю приглашал он молодого джигита. Но ни один из них не возвращался обратно: едва очередной из них сбривал ханскую голову, как владыка повелевал снести ему голову. Вся округа жила в страхе и трепете, не зная, как противостоять этим проделкам хана. И никто не мог перечить злой его воле.
В тех местах, за семью лесами, жили-были старик со старухой, которые пробавлялись чем могли. И было у них трое сыновей-джигитов. Сначала хан велел прибыть к нему старшему из братьев. Тот, как и все другие, не вернулся обратно в отчий дом. Через неделю пришла очередь среднему из сыновей. Он тоже не воротился назад. Наконец, дошел черед и до самого младшего из трех братьев.
Старик со старухой не пьют, не едят от горя. Все, что было в доме съестного, забрали с собой старшие из сыновей, так что младшему на дорогу и дать-то было нечего. Но мать есть мать, придумала она, чем снабдить младшенького: замесила лопушиную муку на своем грудном молоке и испекла из того теста лепешку. Положил джигит ту лепешку в свою котомку и вышел в путь-дорогу.
Поднявшись на вершину Ирендыка, он в последний раз оглянулся назад, чтобы взглянуть на те места, где родился и вырос, и душа его сжалась oт волнения и печали. Глядел он на холодные и прозрачные ручьи, на шумные леса, на тихую гряду
Ирендыкских гор, и сам не заметил, как запел полным голосом.
Преодолев высокие горы, пройдя сквозь густые леса, пройдя вброд глубокие реки, добрался он наконец до дворца хана. Слуги ханские тут же повели его к своему владыке. Тот вручил джигиту острый нож и велел побрить его наголо.
Стоило хану снять с головы свою корону, как джигит замер в изумлении: на макушке той головы возвышался козлиный рог!
Все же он не растерялся — споро и аккуратно обрил голову хана. Когда дело было сделано, хан сказал джигиту:
— Ты подожди здесь, — и вышел в другую комнату.
Джигит был очень голоден с дороги. Недолго думая, он вынул из котомки положенную туда матерью лепешку и принялся ее есть. В это самое время появился хан. А он был не только зол и коварен, но и жаден, поэтому, увидев в руках джигита странную лепешку, сразу же подумал: «А ведь я никогда в жизни не пробовал таких лепешек, надо бы хоть откусить от его куска». И у него сами собой потекли слюни.
— Что ты там ешь? — спросил он. — Отломи и мне кусок от своей лепешки.
Джигит послушно отломил кусок и подал хану. Съел хан поданный кусок и воскликнул в изумлении:
— Какой вкусный хлеб! Из чего он сделан?
— Эта лепешка из лопуха, — ответил джигит. — Мать испекла ее в своем грудном молоке.
Растерялся тут хан, думает: «Я съел лепешку, которую его мать испекла в своем молоке. Выходит, я стал его молочным братом, и поэтому не имею права проливать его кровь. Но если я его не убью, он будет направо и налево рассказывать о моем роге. Что же теперь делать? Как выйти из такого положения?»
И решил хан отправить джигита в такое место, которое никогда глаз человеческий не видел, ухо людское не слышало, ничья нога туда не ступала: пусть там умрет своей смертью!
Ханские слуги связали джигита по рукам и ногам, завязали черной тряпкой ему глаза, взвалили на лошадь и отвезли в непролазную чашу леса.
Жил там джигит, питаясь брусникой, саранкой и всякими прочими ягодами. Потом он смастерил себе лук со стрелами и стал охотиться на дичь. Ему удалось подбить крупного зверя, из шкуры которого он сшил себе шубу.
Но как бы то ни было, смертельно тоскливо было ему в том лесу, куда не ступала нога человечья. Особенно сильно тосковал он по отчему дому. Иногда в отчаянии он кричал на весь лес: «На лбу у хана есть рог!», но голос его слышали только звери и птицы. Так и бродил джигит в лесу, не находя обратной дороги.
Однажды лежал он под деревом, подложив камень под голову, а под себя шубу. И стала вдруг струиться в его уши какая-то дивная мелодия. Он живо поднялся на ноги и пошел в ту сторону, откуда слышалась та мелодия.
Голос привел его на вершину серой горы, и тут увидел он под сенью серебристого соцветия стебель сухого курая. Именно он испускал под дуновением ветра ту удивительную мелодию.
Оторвал джигит стебель вместе с корнем, дунул в полый его ствол, и мелодия стала еще более сильной и напевной.
Очень обрадовался джигит. Дуя в тот стебель, он постепенно научился играть на нем знакомые мелодии. И сам стал сочинять новые напевы. И развеялись его мрачные мысли, а душа обрела спокойствие.
Однажды, играя на курае, джигит и сам не заметил, как оказался в родных местах — это певучий росток привел его туда! Радости его не было предела. Сел он на склоне горы и заиграл на своем волшебном ростке. Услышав голос курая, стали сходиться со всех сторон люди из своих кочевок и яйляу.
Джигит рассказал собравшимся обо всем, что пришлось ему пережить и испытать. А потом положил свой рассказ на мелодию и сыграл на курае.
Услышав музыкальный его рассказ, прибодрились люди, воспламенился их гнев на злого хана. Поднялись они все вместе и пошли на дворец хана. Отец джигита, потерявший двух своих сыновей, держал хана за рог, остальные били злодея чем придется. Так и забили до смерти.
С тех пор превратился курай в народный инструмент, способный повествовать о радостях и горестях людской жизни.